Уважаемый читатель!

Перед вами не совсем обычная книга, и чтобы рассказать о ней, мне придется начать издалека.

"НА РУЧЬЮ и на вертепе Иисус Христос крестился, принимала его мать во шелковые пелены и на Господний престол клала. Будут тебе помолящие, свечи затеплящие. Кто бы этот сон знал, тот трижды в день и прочитал, и того бы избавил Бог от всяких напастей и всяких скорбостей. В огне не сгорящих, в лесу не заблудящих, в воде не потоплящих". Шестилетним ребенком увидел мой отец, Иван Михайлович Назаров, этот сон с молитвой и прожил с ней всю свою сознательную жизнь. Так судьба распорядилась, что был он охотником, рыбаком и пожарным.

Наш дом в Малой Вишере стоит недалеко от леса. И в те годы, когда я была еще сопливой девчонкой, по нашей улице бегали волки. Чуть позже у соседа в огороде папа убил рысь. В своем предисловии я не ставлю целью выяснить, почему такие осторожные звери, как волк или рысь, выходили из леса к человеческому жилью, я просто вспоминаю свои детские впечатления, прежде чем коснуться той главной темы, ради которой разгорелся весь этот сыр-бор.

ЧТО ЕЩЕ вспоминается? В доме у нас очень часто жили живые зверюшки и птицы. С енотом папа ходил по улице, как с собакой, на цепочке. На чердаке устроил ему жилье. Так енот что сделал? Крышу разобрал (она была из дранки) и вырвался на свободу. Вот потом было мороки зверя с крыши доставать. А с такими зверьками, как зайцы, лисы, горностаи, ежи, мне всегда было жаль расставаться. Я ревела белугой, когда папа лишал их жизни.

Однажды, это было летом, отец с собакой Беком рано вернулись с рыбалки. У собаки был окровавленный, обглоданный хвост. Оказывается, он сцепился с волком, отец еле их разнял. Волк убежал тоже потрепанный — Бек оторвал ему ухо. Зимой отец выследил этого волка и убил.

Когда я выросла, то очень часто ходила с отцом в лес, за пушным зверем, на рыбалку или за ягодами. Папа, конечно, жалел, что я не парень и нет у меня желания стать профессиональным охотником. Но походы эти не прошли бесследно. И чего только я не наслушалась от отца! Но ярче всех врезались в память его рассказы о таинственных "шерстнатых”, как он их называл, существах—авдошках, прозванных так очевидцами "снежного человека”.

В МАЛОВИШЕРСКОМ районе, между деревнями Глутно и Селищи, есть Крутой ручей. Внутри под дорогой давным-давно у какого-то умельца выложен туннель из камня. В молодости я много раз проходила мимо этого ручья, но спускаться вниз никогда не решалась. И вот почему. Историю эту услышала я от отца, а ему рассказал знакомый участковый инспектор Л. Заозерский.

После войны в нашем районе гремела на дорогах банда. Спрятавшись в туннель, преступники выходили навстречу одиноким прохожим и грабили их. Чтобы поймать бандитов, милиция выставила в кустах пост. И вот однажды в дождливый осенний вечер в туннель, тихонько озираясь, спустились трое бандитов, но вдруг со страшным криком выскочили назад и бросились бежать в лес. За ними выскочило нечто волосатое и огромное и с нечеловеческим криком "гуа-гуа” побежало в другую сторону. Прямо туда, где замаскировался милицейский пост. Милиционеры, увидев "шерстнатого” гиганта, тоже струсили, выскочили на дорогу и убежали в город. Утром, когда испуг прошел, вернулись постовые на это место снова, обследовали местность и обнаружили огромные человеческие следы и помет этого таинственного существа. Еще потом подшучивали долго друг над другом по этому поводу. Однако с тех пор грабителей на той дороге больше не видели.

КАК-ТО РАЗ в ноябре 1960 года, как только открыт был охотничий сезон на белку, папа с собакой Тарзаном ушли в лес. Однако пес рано вернулся домой и как-то виновато поглядывал то на маму, то на меня. Мы первым делом подумали худшее, что случилось что-нибудь с папой. Но не успели еще ничего предпринять, как с охоты явился он сам и рассказал вот что. Шел он по просеке в сторону Селищ, по левой стороне реки. Вдруг в высоком ельнике Тарзан залаял (отец говорил "загамел”). Разглядел он там белку, и отец бабахнул из ружья. Белка зацепилась на елке, и пришлось, за ней лезть. Уже мертвый, зверек лежал довольно-таки высоко на хвойной лапе. Достав белку, отец оглянулся с высоты и увидел вдруг страшную картину: неподалеку болотечко, а по нему четверо невиданных людей бегут, два больших и два поменьше. Они убегали от выстрела. Тарзан вдруг прекратил лаять. Папа спустился с елки, собаки уже не было, свистел-свистел — бесполезно. Подумал, что Тарзан учуял чужаков и погнал их. Без собаки не охота, и отец вернулся домой.

Мы обзывали рыжего Тарзана трусом, стыдили, что бросил хозяина. Пес молчаливо сносил наши обвинения. Он впервые столкнулся с неопознанными существами, и это был единственный случай, когда он бросил хозяина.

Когда я была с папой на охоте, мне тоже пришлось лезть на елку, белка засела в гнезде. Едва я добралась до гнезда, как оттуда выскочил зверек и прыгнул на другую ель. Раздался выстрел и белка, медленно цепляясь за ветки, повалилась на землю. Вспомнив папин рассказ про авдошек, я по своей детской наивности огляделась по сторонам. Но кроме великанов-елей ничего не увидела.

О ТОМ, что наши леса посетили странные интересные божьи твари, уже ползли слухи. Селищинский житель Иван Фадеев, друг отца, рассказал, что как-то ехал домой на велосипеде, а авдошка перешел ему дорогу, уже недалеко от деревни. Со страху он вместе с велосипедом сверзился в канаву. Когда поднялся, уже никого не было.

Чаще всего появлялись авдошки в треугольнике между деревнями Селищи—Поддубье—Горнецкое. Леса здесь густущие, бурелом непролазный, болота топкие да речушки, кишевшие рыбой. Рыбы в заводях было столько, что мы, девчонки, ее подолом ловили, особенно щурят на мелководье. Шел как-то в августе мой отец из Поддубья вдоль ручья по Боровой (так урочище называлось) и вдруг увидел свежие огромные следы на мокром берегу, явно человеческие, но очень уж большие. (Между прочим, в Калифорнии "снежного человека” зовут бигфутом, что означает "большая нога”). О существовании "снежного человека папа уже знал, поэтому любопытство пересилило страх, и он пошел по следу. Крадучись, передвигался вперед и вдруг услышал плеск воды. Сначала остановился, но, поразмыслив, решил приблизиться. Раздвинув кусты ольшаника, обалдел от увиденного. В ручье, в омутке, купались три волосатых чудовища. Самец и самка высотою больше двух метров, цветом рыжие, на спине вдоль хребта много седины. Третья, их дочь, ростом меньше и тоньше, шерсть у нее светлее.

Придя в себя, отец понял, что они не купаются, а ловят рыбу, выходы из ручья были заложены травой и корнями. Рыбу они ловили руками. Поймают, голову сдавят и на берег бросают. А то прямо брюхом на рыбину плюхаются. Наловили рыбы, вышли на берег. Сели в кружок, как мужики-рыбаки, съели свой улов и направились в сторону дальнего лесного урочища, носящего название Попов угол. Папа вспоминал, что пока шел домой, сердце его от страха все замирало.

РАССКАЗЫВАЛ мне отец и легенду о красавице Насте. Родился папа в деревне Селищи, там же прошли его детство и юность. Деревенька эта очень старая, ей много веков. Легенду о Насте отец слышал от стариков, а уж я записала с его слов.

Много лет назад жил в деревне кузнец Антип с женой и дочерью-красавицей Настей. Полюбил Настю богатырский парень Василий. Сосватал. Свадьбу назначили. Василий мастерил по дереву, делал бочки, ковши, сани, маслобойки. Возил товар в Новгород, на продажу, а оттуда привозил невесте подарочки.

Однажды пошли девушки за малиной. И Настя приглянулась "лесному человеку”. Лишь отошла от девушек, он ее схватил и унес к себе в логово. Девушки покричали-покричали свою подругу, да подумав, что ушла она раньше их, вернулись домой. А Насти-то и нет в деревне. Целую неделю все, искали понапрасну девушку. Вернулся из Новгорода Василий, тоже принялся искать, и нашел. Собирала Настенька ягоды. Обрадовался парень, зовет ее домой. А Настя отвечает: "Не вернусь я домой, Вася, живу я с "лесным человеком”. Околдовал он меня”. Ушел Василий, но покоя нигде не мог найти. Решил убить обоих. Много дней ходил в лесу, выследил-таки. Убил. Ночью привез в деревню их тела и бросил у дома кузнеца. Утром народ увидел их, кто плачет, кто дивится. Поп местный говорит: "Ох, Антип, продалась твоя дочка дьяволу. Вези их обратно в лес. На кладбище хоронить запрещаю”. Делать нечего. Запряг кузнец лошадь, отвез тела в лес, закопал их вместе. Камень на могилу положил, а на камне выбил надпись: "Настя, дочь кузнеца, с мужем своим”. Говорят, люди видели Настю, во всем белом. Не отпета у батюшки, без креста похоронена. Мается ее душа. Старожилы сказывают, что похоронены они в лесу за кладбищем, как идти в Горнецкое, по правую сторону дороги. Еще говорят, что людям там до сих пор всякие нечисти чудятся. Поэтому, отправляясь в дорогу, многие повторяют напутствие: "Благослови, Христос, на тысячу верст, а ты, сатана, отойди прочь от меня”. Так говорят три раза и добавляют: "Аминь”. Или другое напутствие: "Ангел впереди, Бог на пути, пресвятая Богородица, путь освяти”. Тоже трижды повторяют.

А ЭТИ рассказы написаны моим двоюродным братом Олегом Михайловичем Ивановым. Он сам родом из Поддубья и является живым свидетелем "снежных людей” или, как их чаще в этих краях зовут, авдошек. Как-то вместе с ним встретила я и А. П. Комлева, легендарного человека, прожившего с авдошками 20 лет, но об этом Олег сам лучше расскажет. Я же только хочу добавить, что в отличие от брата, я в прежние годы все эти истории считала несерьезными, полусказочными, вроде легенд и преданий. Сегодня, вспоминая и папины рассказы, сопоставляя их с тем, что рассказывает Олег, верю в существование "снежного человека”. В любом случае советую книжку эту прочесть, узнаете немало любопытного и неизвестного вам доселе.

Вера Ивановна СЕНОЕДОВА

ПЕРВЫЙ раз мы увидели следы авдошек с моим другом детства Толиком Дмитриевым в 1960 году. Через нашу деревню Поддубье протекает речка Вишерка, на которой мы с ним часто рыбачили. Нам было по 12 лет и мы все чаще и чаще уходили вниз по течению реки.

До урочища Сильный Лог тянулись деревенские покосы, окруженные таинственным и загадочным лесом. Ранним июньским утром мы с Толиком шагали с удочками к нашему первому любимому месту ловли, оно называлось Старой Мельницей. Там лежали в воде каменные жернова и был еще виден деревянный, покрытый зеленью остов здания, а ниже по течению реки лежали такие же позеленевшие скользкие камни. Здесь под камнями и в прибрежных норах часто ловили мы прямо руками налимов и раков. Но в этот день под камнями никого не было и мы, забрав удочки, отправились к Горелому дубу. Закинули удочки и, затаив дыхание, ждали первой поклевки. Но, просидев около часа, мы так и не поймали ни одной рыбешки. Дойдя до Сильного Лога, снова попытали рыбацкого счастья, но клева не было, и удить рыбу нам вовсе расхотелось.

Дальше за изгородью река разрезала густой и высокий лес, состоящий из ясеней, вязов и лип. В этом лесу еще можно было встретить сплошные дубовые заросли — дубравы, от которых и произошло название нашей деревни. Берега реки были покрыты орешником.

Мы с другом, оставив удочки в омуте, перешли на другой берег речки, где находились три заросшие стрелолистом старицы. В них всегда оставалась рыба после половодья. Подойдя ближе к одной, самой маленькой, мы увидели незнакомые следы. Они были похожи на человеческие, но только гораздо больше.

—Ну и лапища, сантиметров сорок будет в длину!—со страхом сказал Толик.

Я тоже с удивлением разглядывал их на мокрой земле. Четко отпечаталась шерсть, свисающая с ноги на края ступни.

—Смотри, вода в старице мутная. Они что, тоже рыбу ловили?

—Может и ловили,—ответил Толя.

Я пошел смотреть на другую сторону водоема. На траве валялись остатки пиршества: кости, головы, плавники и чешуя. Что-то стало не по себе, и мы побежали домой. Об этих страшных следах пока не говорили никому.

Через две недели мы решили сходить на болото. К этому времени поспевала ягода-морошка. И пошли мы на край болота, куда вела лесная тропинка от Старой Мельницы. Оказавшись на сыром торфянике, мы снова увидели эти страшные следы. Они вели нас к острову Терехун. Остров еще издали привлекал к себе своей загадочностью и величием. Растянулся он в длину на три километра. По краям его стояли старые высокие засохшие елки.

Мы быстро шагали по болоту и скоро вошли в лес. Перед нами поднимались огромные ели, стволы которых было не обхватить и двоим. Лес был завален трухлявыми березовыми стволами, часть их еще стояла, но уже без макушек, да и те были раздолблены у дятлов. Пока мы озирались вокруг, потеряли ориентировку и заблудились. Проходив около часа по дикому острову, увидели просвет среди деревьев. Там было болото. Справа виднелась полянка. Мы направились к ней. Но, пройдя метров пятьдесят, остановились, и Толик замер с протянутой рукой.

Я поднял глаза и увидел на полянке четыре рыжих существа — два больших и два маленьких. Они внимательно нас разглядывали. Опомнившись, мы побежали с этого страшного острова. Я обогнал Толика, прыгнул на зеленый ковер белокрыльника и начал тонуть. За мной плюхнулся рядом Толька. Мы кричали на весь лес, но болото засасывало все глубже и глубже.

—Тону, спасайте,—кричал я в отчаянии, хотя и понимал, что спасать здесь, на диком острове, нас просто некому. Попытался ухватиться за кочку, на которой рос куст ивы. Кочка приближалась ко мне, и я понимал, что она не спасет. Толик тоже за нее хватался, и в итоге мы оба тонули. Трясина уже пыталась нас заглотить, как в последний момент незнакомый мужчина бросил нам в жижу срубленную жердину. Он нас поодиночке и вытащил на сухое место.

Мы сидели с другом на траве и дрожали от холода и страха. Потом Толик стал выливать воду из резиновых сапог, а я глядел на свои голые ноги — сапог не было. Они остались в трясине. Над нами кружились тучи слепней и комаров. Мы были измазаны в торфе и казались совсем беспомощными. Я глядел то на свои босые ноги, то на нашего спасителя.

—Чего смотришь на ноги? За сапогами в болото не полезу. Дойдешь до дома так,—улыбаясь, говорил незнакомец.

—Конечно, дойду. Босиком даже легче,—соглашался я с ним.

—Домой знаете как идти или забыли?—Мы молчали.—Выйдете на болото и направо, вдоль острова, а там и знакомый вам лес увидите,— объяснял нам хозяин острова, показывая рукой куда идти.

Мы с Толиком, даже не сказав спасибо своему спасителю, быстро пошли на болото. Уже дома, рассказав отцу обо всем, а главное — о потерянных сапогах, я понял, что от наказания мне не отвертеться. Мой отец, Иванов Михаил Петрович, был слишком занятым человеком в колхозе да и на своем подворье, поэтому на меня мало обращал внимания. Он не был строгим в моем воспитании. А вот моя мама была более строгой, чем он, за что я и сейчас ей благодарен. Ее все, от маленьких детей до стариков, называли всегда по имени-отчеству, Екатериной Михайловной. Она была учителем с большой буквы.

Отец стегал меня ремнем и за потерянные в болоте сапоги, и за рыжих авдошек, встреченных нами в лесу. Побил он меня несильно, просто для острастки.

Вечером, я слышал, родители тихо разговаривали на эту тему. Лишь позже я узнал, что отец тоже видел эти следы и знал о существовании авдошек. Ну, а мама моя видела авдошку своими глазами на подмошском болоте. Так что мое сообщение о встрече с ними для них не было неожиданностью.

В НАШЕЙ деревне Поддубье пас коров пастух из соседнего Подмошья Петр Петрович Васильев. Пастух в то время был в деревне человеком уважаемым, как учитель например, поэтому к его словам прислушивались.

В конце лета стога огораживали изгородями и коров пасли на покосах на молодой отаве. В помощь пастуху давали подпасков, и мы, мальчишки, часто пасли коров, заменяя взрослых Вот так в один из ясных августовских дней я и был назначен помощником к Петру Петровичу.

Коров мы угнали в урочище Липуху, что рядом с болотом. Здесь было много корма, особенно вдоль ручья, и наши коровы надолго остановились на свежей зелени.

Я любовался красками уходящего лета. На деревьях листва уже не была зеленой. С берез падали почти круглые невесомые листочки, и вся трава под ними была осыпана золотыми монетами. Между ржавыми листьями ольхи от одного дерева до другого висели тонкие паутинки с жемчужными бусами. По краю желтого леса местами вспыхивали красным огнем трясущиеся листья осин, а молодые рябины протягивали мне свои тонкие руки, на которых горели яркие кисти горьких ягод.

Петр Петрович сел на старое бревно, а я развел костер и начал печь картошку, взятую с липушского поля. Пастух, воспользовавшись временем, стал рассказывать мне разные истории из своей семидесятилетней жизни. Я его слушал рассеянно, многое он пересказывал уже неоднократно. Посмотрев на меня и поняв, что я не слушаю его истории, он перевел разговор на другую тему.

—Олег, расскажи-ка старику, как вы с Толькой Дмитриевым бежали от авдошек, говорят, так быстро, что ты даже сапоги оставил в Терехуне,— усмехаясь, промолвил старик.

—Да не видели мы никого,—растерянно пробормотал я, краснея.

—Не стесняйся, Олег, что убежал от авдошек. Увидев их, и взрослый

мужик струсит. Не хочешь говорить —не говори, только ведь я, Олег, тоже их видел и не каждому буду о том рассказывать.

Он задумался на некоторое время, а потом неожиданно добавил:

—Кто их не видел, вряд ли нам поверит с тобой.

—А где вы авдошек видели?

—Здесь, в Липухе.

—Неужели?

—Слушай. В прошлом году, в это же время, в августе, я шел из своей деревни рано утром к вам к выгону коров. От болота иду по тропке к полю, на котором ты сегодня картошку копал, и вижу из-за кустов, что четверо авдошек, два взрослый и двое детей в бороздах картошку раскапывают. Очистят ее от земли о свою шкуру и в рот кладут. Я стою и смотрю, как они с удовольствием едят ее, даже чавкают. Наблюдал я за ними около пяти минут. А потом они меня, видно, почуяли или наелись досыта и направились на край болота, в ту сторону, где три березки рядом стоят, на солдатских могилах.

—Это надо же, на этом поле, где мы сейчас находимся. Очевидно авдошки тоже любят картошку,—сказал я в рифму, чем позабавил старика. Петр Петрович очень любил рифмовать слова. Это у него было любимое занятие.

Коровы наши ходили на том же месте. Петр Петрович был доволен своим молодым собеседником. Вот я, пользуясь моментом, и поинтересовался у старика:

—А вы не знаете, откуда это слово "авдошки” прилипло к нашим дикарям?

—Не знаю, кто назвал, но сказку слышал. Давным-давно в деревне Селищи жила баба, звали ее Авдотьей. Замуж ее никто не брал. Странная она была. Много у нее недостатков было. Часто спорилась она с народом, ну люди ее тоже не любили. Дошло до того, что не смогла она дальше жить с людьми и ушла в лес. Стала жить в барсучьих норах, на горнецких буграх. Год жила, два жила, а потом пропала совсем, кто-то из охотников видел ее уже с шерстнатым диким человеком. Наверное, наши предки и назвали их авдошками или детьми Авдотьи. Говорят, лицом в Авдотью пошли. Иногда даже людей из беды выручают,—сказал и задумался о чем-то старик.

— Петр Петрович, а были такие случаи, чтобы авдошки людей выручали? Может, вы знаете, это же так интересно,—умоляюще глядел я на пастуха.

—Знаю, были. Твою мать Екатерину Михайловну авдошки от волков спасли. После войны она ходила в нашу деревню Подмошье через болото в школу учить ребятишек. Каждый день утром рано и в дождь, и в мороз она шла на работу. В одну зиму стояли сильные морозы, и волков было много. Идет она утром, мороз трещит, а за ней вдоль дороги, за сосенками по краю болота стая волков идет и воет. И так, Олег, несколько дней. Ну, она хоть и смелая, а все равно идет и плачет всю дорогу. Заметил это взрослый авдошка и однажды из укрытия бросился на волков. Двух сразу убил на месте, остальные разбежались. С тех пор волки больше за учительницей не ходили,—таинственно закончил рассказ пастух.

—А нам мама ничего не говорила. Только про стаи волков вспоминала,—возразил я.

—Дело в том, Олег, что я тогда шел в Малую Вишеру и она встретилась мне на дороге. А что я рассказал, все правда. Я же это тоже видел. А мать твоя мне не велела рассказывать никому. Ну, конечно, и ты не будешь ее просить пересказывать увиденное, зачем былое бередить. Нужно будет, она сама расскажет тебе.

Мы с ним некоторое время молчали, думая каждый о своем. Но потом он снова нарушил молчание:

—Был еще один случай, когда авдошка помог человеку. На реке Мсте летом ребятишки купались. Вот только в какой деревне, забыл. Я же их на Мсте почти все обошел. Ну как обычно, плавали, ныряли, плескались в воде. И одного сорванца вода закрутила в водоворот. Он кричит, чтоб его спасали, тонуть начал. А ребята испугались и в деревню за взрослыми побежали. Ну, сам понимаешь, пропал бедняга. А в это время выскочил из кустов авдошка — и в воду, схватил ребенка и на берег вынес. Когда прибежали взрослые, видят, парнишка на песке лежит и весь дрожит от страха. Когда спросили его, кто же спас, то он сказал, что голый человек, обросший рыжей шерстью. Вот такие случаи бывают, Олег. Запомни это, — подвел черту разговору словоохотливый в этот день пастух Петр Петрович.

Мы с ним отлично попасли коров. А вот о названии "авдошки” я потом слышал неоднократно от Ивана Назарова, уроженца деревни Селищи, от его зятя Евгения Сеноедова, у которого бабушка тоже рассказывала ему эту версию-сказку еще в раннем детстве. Так что название это наше, местное, как и "снежный человек” в Гималаях.

ВЫТАЩИЛ нас тогда из болота, как оказалось, Александр Петрович Комлев, который жил рядом с авдошками и изучал их. Было ему тогда 40 лет. Окрестили мы его "профессором”. Настала пора рассказать о нем подробнее.

Кроме меня его знали мои родители. С ним были еще знакомы муж моей тети Иван Назаров и его дочь Вера Сеноедова. Находил с ним общий язык и мой школьный товарищ Павел Никифоров. Наглядно его знали и некоторые работники завода "Ударник”. Он целую зиму работал со мной на стройке. Хотя через мою стройку прошло столько людей, что я не всех помню.

Он был среднего роста, крепкого телосложения, Лицо красивое, волосы черные, кудрявые, с залысинами. Лоб большой. Глаза карие, выпуклые. Нос с горбинкой. Выделялись крепкие ровные зубы. Лицо было смуглым. Из одежды он часто носил серый шерстяной свитер с серыми брюками. Брюки заправлялись в сапоги, резиновые или кожаные. В холодные летние дни носил кожаную куртку со змейкой, уже довольно стертую. В дождливую погоду надевал серый плащ. Часто ходил без головного убора или носил берет неопределенного цвета. Когда уезжал куда-нибудь на север, надевал тоже кожаную куртку, но теплую.

Он был 1920 года рождения и сейчас ему было бы 76 лет. По его словам, был он в 1953 году репрессирован и осужден за то, что работал в институте, не принося пользы для народного хозяйства страны. Видимо, еще с молодости увлекался "снежным человеком”.

Город, где он жил, вероятнее всего был Ленинград. А "зона”, где отбывал срок, — лесоповал в Архангельской области. Не отсидев свой срок, бежал, увидев следы "снежного человека”. Если ему удался побег (это мое предположение), то ему не стоило труда скрыться в лесу навсегда. Он же в нем был, как рыба в воде.

Про себя он говорил иногда, что он еврей по национальности, строитель по необходимости.

Мне еще в молодости было ясно, что он живет в дружбе с авдошками. Он мне говорил, что авдошки постепенно привыкают к человеку, о чем я не знал и нигде не читал.

А вот видеть это пришлось. Он так досконально знал их жизнь, повадки, места обитания, что мне казалось, что он мог даже управлять их поведением. Например, когда в этой семье ушел самец, а потом стала болеть и самка, он уехал в Коми, где нашел самца для младшей дочки-самки в лесу, а сам, оказавшись в роли свата, увел двух самок, старую и молодую, на восток, где и народилось на свет дите, которое Александр Петрович нарек Снежком.

В начале восьмидесятых годов, когда "профессор” умер, авдошки, второе поколение, вернулись на несколько лет в "горнецкий треугольник”, где мы с женой на краю Лушина болота видели их.

Был он человеком сверхъестественным. Приведу хотя бы такой пример. Весной на болоте увидели гадюку. Она вылезла из-под хвороста погреться. "Профессор”, подойдя к змее, медленно начал подносить свою руку к ней, все ниже и ниже. Гадюка извивалась от жары, а уползти не могла. Когда он убрал руку, она ушла в хворост.

Все летние сезоны Александр Петрович питался только съедобными лесными растениями, которых знал он множество. Он был вегетарианец. Летом из продуктов ничего не покупал, а зимой не ел мяса.

Часто в летнюю пору "профессор” уезжал в северные районы в поисках новых семей "снежных людей”. У него в самодельной палатке я видел тетради, куда он записывал свои наблюдения. Вероятно, за 20 лет их накопилось много.

Летам 1976 года я уехал в командировку в город Пермь. Когда приехал домой, то узнал от Павла Никифорова, что "профессор” умер. Хоронила его больница как безродного. Тогда Павел и Толик работали вместе на заводе "Ударник”. Они-то и узнали, где он захоронен. Над могилой поставили крест. Потом кладбище расширилось, и на этом месте появились новые оградки, а могилы "профессора” уже нет.

Перед смертью он, рассказывают, сидел около моего дома на скамейке и хотел мне передать старую черную сумку, в которой были записи. Но узнав, что меня нет, он ушел в лес. Павел Никифоров хотел взять сумку и передать мне, но Александр Петрович отказался.

Я считаю, что в "горнецком треугольнике” где-то у него был сделан тайник, в котором спрятан архив и останки одного из авдошек из Настиной могилы.

Я, конечно, долго обижался, что "профессор” мне ничего не оставил, ведь могилу Насти нашел я. А он унес останки в тайник. Я искал тайник 20 лет и бросил (сколько можно). Вот тогда я и решил рассказать о некоторых наших встречах с "профессором” Александром Петровичем Комлевым и семьей авдошек, за которыми я тоже долго ходил по лесам и болотам, наблюдая их жизнь.

НО ВЕРНУСЬ снова в детство, в шестидесятые годы. После первой встречи мы с Толиком уже сами стали интересоваться авдошками и часто ходили по болотным островам, пытаясь их найти. Но они были хитрее нас, и походы не приносили результатов.

Через три года я неожиданно встретился с самцом-авдошкой лоб в лоб. Это было в треугольнике деревень Селищи—Горнецкое—Поддубье. Мне было 15 лет. На весь июль наша деревня пустела — все были на сенокосах. У нас был очень дальний лесной сенокос в урочище Попов угол. Место было сырое, кругом стоял еловый лес с примесью осины, и скошенное сено сохло плохо. Однажды отец объявил перекур, и я отправился на ближний ручей, где в глубоких ямах ловил щучек. Пройдя около трехсот метров по высокой с белыми цветками таволге, услышал в пяти метрах гукающий крик. Звук был такой сильный, что я опешил и остановился. Передо мной стоял "снежный человек”. Его лицо запомнил я на всю жизнь.

С испугу я попятился назад и, зацепившись ногой за корень, упал. Поднялся снова и увидел, что самец бегает впереди меня. Снова упал на землю и лежал до тех пор, пока он не ушел. Я был так напуган, что и вставать боялся. Как мне потом говорил "профессор”, у авдошек в той стороне находилось логово, и самец просто меня не пускал вперед. Он меня пугал. В удрученном состоянии я пришел к родителям и кое-как объяснил отцу, что видел. Мы с ним сходили туда, и мой отец увидел следы авдошки около ручья. Я тогда получил сильный стресс и некоторое время даже болел, но через пару месяцев уже снова ходил в лес. Однако внутренний страх остался, и голова побелела на всю жизнь.

Опишу внешний вид авдошек. Самец был огромного роста, примерно два метра тридцать сантиметров. Плечи вместе с шеей около метра ширины. Глубоко посаженные серые глаза. Рот широкий, губы пухлые и коричневые. Уши не бросались в глаза. Подбородок широкий, постепенно переходящий в толстую шею, Лицо гладкое, с редкими волосами. Нос не был носом зверя или обезьяны, это был нос человека — широкий, курносый, с крупными ноздрями. Лицо похоже на человеческое. Цвет шерсти на теле коричневый или бурый. Под мышками, на животе светлее. А на хребте шерсть была седой. Самка была чуть меньше. У нее выделялись огромные, как тыквы, груди с коричневыми сосками. Старший из детей был самец меньше ростом на полметра своих родителей, цветом светлее. Младшей была самка.

Где-то же в это время видел авдошек и Иван Назаров, о чем рассказала его дочь Вера Сеноедова. Все встречи в основном происходили в этом треугольнике, здесь же рядом с лесными людьми обитал и "профессор”. Через 20 лет я со своей женой Ниной встретил опять авдошек там же, на краю горнецкого болота. Но это была уже другая семья. Молодая самка из той семьи ушла со своими родителями на реку Мезень в республику Коми. За ними ушел и "профессор” Александр Петрович. Он мне потом поведал, что молодая самка нашла себе на севере пару и родила сына. Подрастив его, снова вернулась на Новгородчину. Ее-то мы с женой и увидели. Это было в начале восьмидесятых. Их сыну было тогда около восьми лет, и цветом он был не коричневым, а желтым. Они, пожив несколько лет на истоке реки Каширки неподалеку от деревни Пелюшня и в нашем "горнецком треугольнике”, снова ушли на север.

Питались они в основном растительной пищей: белокрыльником, который покрывал огромные болота, другими травами и корнями. Кроме этого, ели лягушек, жуков, червей, птенцов, а зимой я видел, как они доставали белокрыльник из-под снега. Как говорил Александр Петрович, это их хлеб. Зимой даже нападали на зверей — кабанов, лосей, но редко. Жили в еловых завалах, за версту обходили охотников. Кстати, охотничьи собаки не берут след авдошки, боятся.

После смерти Александра Петровича я ходил на реки Мезень и Вымь, что в республике Коми, и видел авдошек там в местах обитания, о которых рассказал "профессор”. Кроме этого, я много ходил на родине моей жены — в Восточном Казахстане — по горам Алтая с тестем Николаем Матвеевичем Фомичевым, который видел следы "снежного человека” в горном урочище Монастыри. Мы с ним искали место их проживания. Поднимались высоко в горы и на уровне облаков нашли их пещеры, но самого "хозяина” там не было.

Еще одна немаловажная деталь. Во многих публикациях люди, видевшие "снежного человека”, по-разному описывают его внешний вид. Мне "профессор” Александр Петрович объяснял, что у нас в стране водятся два вида. Первый — классический, то есть человекоподобный (который жил и у нас на Новгородчине). Второй — обезьяноподобный. Среди последних много уродцев и мутантов. "Профессор” их видел на Полярном Урале, на реке Северная. Сосьва. Особенно много уродов получается в том случае, если скрещиваются между собой эти два вида.