—Смотри, Толик, наше игрушечное болотце. Что мы с тобой хотели сделать этим летом? Обследовать его порядком, так давай покопаемся,— предложил я другу.

—Давай. Возьмем срубим длинные палки, ошкурим их и будем протыкать мох. Что будет внутри болота, мы и посмотрим,—со знанием дела сказал Толя.

Я вырезал ножом длинный рябиновый щуп и ошкурил его, заострив конец. А Толик срезал березовый. Мы начали протыкать болотный слой дерна. Почва на этом "блюдечке” качалась под ногами. Может, и правда здесь было озеро, думал я, протыкая метр за метром торфяную сплетенную корнями прослойку.

За этой работой мы провели час. Иногда палка в какой-то предмет упиралась, и мы определяли, что это дерево, так как она скользила вокруг него, и уходила снова вглубь. Наконец, мой щуп уткнулся во что-то непонятное, Но это было не дерево и не камень. Тогда что же?

Я позвал Толика, и он тоже долго стучал в неизвестный нам предмет. Он сделал несколько дырок во мху и внимательно палкой ощупывал место, где находилось неизвестное "тело”. Потом я стучал своей палкой.

—Знаешь, Толик, по звуку вроде металл, но почему-то мягкий,—покачал я головой.

—А я знаю что. Обтыкав кругом место, я понял, что там лежит человек,—уверенно заявил друг.

—Человек давно бы сгнил.

—В болоте, может, и сохранился.

—Ты хочешь сказать, что туда не поступал воздух, и труп сохранился?

—Вот именно. Пошли домой, возьмем веревку и лопату.

Мы быстро отправились домой. Там, наскоро поев, вернулись обратно с лопатой и веревкой. Начали сначала копать верхний слой вместе со мхом и дерном. Изнутри пошла вода и жижа, и края стали тонуть.

Пошли, срубили несколько жердин и положили по краям. Освободив от дерна участок в два метра длиной и с метр шириной, я, раздевшись, полез в торфяную яму. Я ногами прощупал и понял, что там действительно лежит человек.

Нам нужно было под плечи подвести веревку. Я несколько раз опускался в торфяную жижу. Глаза и рот забивало торфом. Когда я вылез из ямы, то выглядел настоящим чертом.

—Толик, разведи костер.

Он быстро развел костер, я грелся, и жижа стала засыхать у меня на теле,

Отогревшись, я предложил Толе новый план:

—Мы забираемся вдвоем в котлован, я поднимаю тело с одной стороны, а ты под него заводишь веревку, концы которой выкидываем на землю.

Забрались снова в яму. Я попытался оторвать тело за плечи от земли. С нескольких попыток это все же удалось, и Толик быстро подвел веревку. Концы мы выкинули на край котлована.

Пошли снова к костру. Погревшись там, мы вскоре вытащили на жерди труп.

Это был действительно древний воин в шлеме и кольчуге, облепленный торфом. С помощью веревки мы его с трудом притащили на берег к костру.

Шлем был рассечен мечом с левой стороны головы. Штаны и обувь были кожаные. Мы с трудом сняли с него кольчугу и шлем. У пояса нашли мешочек с непонятными предметами, которые мы выкинули. В мешочке было несколько монеток из серебра. На монетке был изображен всадник с копьем. Я взял одну монетку и кольчугу для себя, а Толику отдал остальные монеты. Он был доволен, я тоже.

Я давно хотел иметь кольчугу, которую еще раньше видел в музее. Кольчуга эта, очевидно, была не первой находкой в наших болотах. Я слышал, что и раньше кто-то из земляков носил такую же.

Нагревшись, мы надели одежду на грязные тела, надеясь в речке вымыться основательно. Потом снова подошли к трупу. Под кольчугой была твердая черная ткань. Тело не было разложившимся полностью, но все было темное, в торфе. Мы поднесли его к костру, так как здесь было свободное от деревьев место, где мы хотели его закопать.

—Не нужно его сжигать!—вдруг услышали мы знакомый голос. К нам шел человек, который спас нас в Терехуне.

—Нет, мы хотели его закопать у костра,—объяснил я ему ситуацию.

—Дай лопату, Олег,—сказал мне наш спаситель.

—А откуда вы знаете мое имя, я же вам его не говорил?—спросил я коренастого мужчину.

—Да я вас давно знаю и вижу, что делаете в лесу, а дружка твоего Толиком зовут, — ответил спаситель, чем очень озадачил нас.

—А как вас зовут?—спросили мы его.

Он сначала молчал, как будто не слышал, разрубая лопатой корень.

—Александром Петровичем можете звать меня, ребятки,—весело посмотрел он на меня черными глазами, а сам продолжал копать землю. Он, очевидно, думал, что мы действительно хотели сжечь труп, поэтому и взялся за лопату сам.

Выкопав больше полуметра, мы вместе с ним подняли тело древнего воина-новгородца и положили его в новую могилу, а Александр Петрович закопал его.

—Так, значит, ограбили древнего новгородца, ребятки?—спросил он, закончив работу.

—Их, может, тут тыща лежит, и никому нет дела. А когда мы нашли, тут и критики сразу появились,—резко отпарировал я ему.

—Чего вы здесь в наших лесах ошиваетесь, мы тоже знаем. Авдошек тоже пасете, как и мы, а теперь и нас выследили,—добавил перцу Толик, защищая меня.

—Выбирай выражения, молодой человек!

—А что, неправда?—добавил я.

—Хорошо же вы за помощь мою расплачиваетесь.

—Извините, забыли,—ухмыльнулся Толик.

—А может, помиримся, ребятки, раз одним делом занимаемся?—пошел на сближение с нами Александр Петрович.

—Конечно, надо за добро платить добром, — попытался и я сгладить вспыхнувший было конфликт.

—Ну вот и договорились, ребятки. В одном лесу ходим, зачем же ссориться,—уже миролюбиво подвел черту наш новый союзник.

—А раз мировая, то давайте, не стесняйтесь, Александр Петрович, вашу руку,—и Толик первым протянул ему грязную ладонь.

Они крепко пожали друг другу руки. Потом он сам протянул мне ладонь. Я почувствовал огромную силу в его руке.

Мы разошлись. Он ушел в лес, а мы пошли домой. Уже потом Толик в Малой Вишере продал серебряные монетки коллекционеру, а кольчугу я долго хранил дома, иногда тайком надевал и носил под рубашкой. Потом тоже продал коллекционерам.

УЖЕ ТРЕТИЙ год мы с Толиком Дмитриевым ходили по лесам и болотам в поисках следов авдошек. За это время много раз принимали след медведя за авдошкин. Первого медведя встретили у бывшей деревянной геодезической вышки у дороги Поддубье —Горнецкое. Вышки уже давно не было, а название так и осталось. Этот медведь, повстречавшись с нами, убежал, не успев нас даже напугать.

Толик мне внушал, что нам нужно вырабатывать "кошачий ход”, чтобы в будущем ходить по следам авдошек. Я был с ним согласен. К тому же ходить по следам крупных зверей, а тем более авдошек, опасно.

Однажды в деревне за две бутылки водки приобрели старое охотничье ружье — одностволку шестнадцатого калибра. Отпилив ствол и изменив конструкцию приклада, сделали из него обрез. Уже вечером за старой кузницей мы его испытали на дальность выстрела. В дальнейшем я уже и без Толика ходил с ружьем по лесам Вологодской и Архангельской областей, а также республики Коми.

На другой день мы уже с новым оружием шагали по горнецкой дороге. На сыром торфянике увидели следы медведицы и трех медвежат. Пройдя по ним с километр в сторону болота, на лесной полянке увидели их семейство. Здесь действительно мы затаили дыхание, так как медведица иногда поглядывала в нашу сторону. Но затем она успокоилась.

А ее медвежата, наоборот, стали играть. Сначала бегали по земле друг за другом. Обычно два медвежонка набрасывались на третьего и валили его с ног, а он, лежа на спине, отбивался от своих собратьев. Вырвавшись от них, он побежал и полез на корявую, уродливую сосну. Она была, возможно, поражена когда-то молнией, так как верхушка состояла в основном из сухих веток.

Два медвежонка преследовали его и на дереве. Удравший уже был на макушке сосны. Наконец братцы его достигли и начали лапами бить его по голове. Он тоже оборонялся. Но вдруг сосновый сук не выдержал тяжести, и забитый у собратьев медвежонок рухнул на землю. Он пытался вскочить на ноги и не мог. Потом долго лежал на земле. Медведица сидела рядом, а медвежонок умирал. Наверное, у него был сломан позвоночник. Мы так наблюдали за ними несколько часов. Медвежонок не шевелился — он был мертв. Сколько им было времени от роду — они были первогодки и размером были с собачку-дворнягу.

На другой день мы снова пришли, но здесь уже никого не было. На траве видна была вылизанная кровь. По смятой траве определили, что медвежонка утащил какой-то зверь, но не медведица. Я еще тогда, в юности, задавался вопросом: почему же медведицы, приносящие каждый год по два или три медвежонка, не могут заполнить потомством наши леса? Ведь у них практически нет врагов, да и охотники не часто их бьют. Выходит, что немало медведей погибают. От травматизма, особенно в детском возрасте.

Еще вопрос. У медведей нет врагов. Еды им хватает и на земле. Зачем тогда им лазать по деревьям? Мед доставать? А может, скрываться на крайний случай от авдошки? Он-то не лазает по деревьям, я это потом уже определил. Нам было очень жаль маленького медвежонка.

Уже в августе мы снова напали на следы крупного и старого медведя. Походив по его следам не один день, опять пришли к выводу, что у этого медведя здесь постоянное место обитания, и другие молодые медведи даже не заходили на его территорию. Этот медведь жил очень далеко от нашей деревни. Место находилось между горнецкой дорогой и речкой Хубкой. Ходили туда по компасу и тренировались в ходьбе по лесу. Иногда шагали в день по тридцать километров и более. Не забывали отрабатывать "кошачий ход”.

За этим медведем наблюдали до глубокой осени, пока он не стал искать место для берлоги. Он облюбовал в густом еловом лесу неподалеку от верхового болотца небольшой бурелом. Здесь под упавшими рядом толстыми елями и устроил себе берлогу.

Елки были густые, разлапистые и лежали почти параллельно друг другу. Их вывороченные корни тоже находились на одной линии, образуя длинную и высокую стену в пять метров. А под их упавшими стволами в трех метрах от корней медведь и начал устраиваться на зиму. Ветер был с его стороны, и мы отчетливо слышали, как он ломал сучья и хрустел ветками. Ведь он ложился спать не на одну ночь, а на длинную зиму. Снегу еще не было, и через неделю в ясный ноябрьский день мы снова наведались к берлоге. Подкрались тихо-тихо и, встав на корточки, разглядывали среди веток его логово. Видно было плохо — сплошные сучья. Но зато еще слышно было дыхание уснувшего зверя. Это не был храп, а спокойное ритмичное дыхание зверя, который надолго, основательно лег спать.

Я стоял и думал: "Вот ведь как в природе все устроено — даже дыхание зверя, очевидно, было сбалансировано в соответствии с накопленным жиром, энергией”. Потом ушли домой, и за всю зиму у нас не возникло желания рассказать охотникам о берлоге.

И следующее лето мы также ходили по медвежьим следам, но следов авдошек не видели. Один раз мы договорились с Толиком сходить по краю болота, от подмошской дороги, до окрестностей деревни Горнецкое. Ушли с расчетом на два дня. От Липухи пошли влево по болоту. Идти по нему было вязко и вскоре мы пошли по окраине леса, где суше. Идти здесь тоже было трудно — сплошной ивовый кустарник. Между лесом и болотом много топких мест, приходилось делать обходы. Рядом протекал липушский ручей, который и вытекал из этого болота, а впадал в нашу речку.

Около ручья кормилось много уток, и у меня часто возникало желание разрядить свой обрез, но потом все же я подавлял свою страсть. Через некоторое время мы зашли в такую топь, что еле выбрались из нее. Продираясь сквозь колючий кустарник, наткнулись на стадо кабанов. Они с этого леса делали набеги на липушское поле картошки. Здесь в торфянике у них, очевидно, был свой "санаторий”. Вспугнув диких свиней, шли некоторое время по следам и вышли на другое болотце, поросшее сосной. Но нам нельзя было уходить от Лушина болота и мы снова стали забирать вправо. Топь осталась позади. Мы вышли на чистую гладь болота. Исток ручья остался позади.

Вскоре мы на стыке болота и леса нашли следы авдошек, но уже старые. Они тут питались сочной травой с полукруглыми листьями. Из этого растения, похожего на оранжерейные цветы каллы, рос один цветок на мясистой зеленой ножке. Вот этот-то цветок — растение и корень — был основным хлебом авдошек, как для нас пшеница.

Мы пошли по следам, но на сухом месте вскоре их потеряли снова. Походив по лесу, увидели горнецкую дорогу. На ней и пошли опять эти загадочные следы. Они привели нас снова на край леса. Здесь тоже авдошки кормились этой зеленью. Потом пошли краем леса. Ветер доносил до нас ужасный запах гниющего мяса. На высокой сухой елке увидели стаю ворон. Они тоже нас заметили и своим карканьем предупредили всех о нашем приходе.

Вскоре мы увидели страшное зрелище, от которого чуть не потеряли самообладание. На толстой сосне с широкими ветками на нижнем суку висит... медведь.

Подойдя ближе, остановились, пораженные увиденным. Да, на нижнем суку, в двух метрах от земли, висел спиною к стволу медведь. Его ноги касались зеленой травы. Сук был сломан и часть его валялась в пяти метрах от дерева. Из тела медведя торчал обломок сука, красный от крови. Вокруг сосны смята трава, поломаны кусты ивы и крушины. Видна на земле кровь и много рыжей шерсти. Ран на теле медведя не было, но кровь, очевидно, шла, а сейчас это было заметно на левой стороне шеи, где шерсть.

—Т-ты понимаешь, ведь авдошка повесил медведя на этот сук,—заикаясь сказал я Толику.

—Да вижу. Кроме него никто не сможет повесить мишку,—с трудом вымолвил он.

Я видел, как у него дрожат губы. Вытащив обрез, я зарядил его и начал обходить место схватки хозяина леса и авдошки. Что они здесь не поделили? Может быть, участок леса и не поделили. Медведь-то был сильный, но молодой еще. Ему было где-то около четырех-пяти лет от роду. Вот мишка и позарился на свободный участок леса, а авдошка его наказал. "Закон тайги — медведь хозяин”, — в данной ситуации это изречение можно теперь было и опровергнуть.

Мы с Толиком пошли подальше с этого места. Бродили около часа, пока не поняли, что бредем, не зная куда. Небо затянулось тучами, и пошел мелкий дождь. Встали под елку, достали компас. Мы знали, что дорога Селищи — Горнецкое была в северном направлении, но далеко до нее или близко, мы не знали. Поэтому пошли на запад на нашу речку Вишерку.

Через несколько часов без дорог и тропинок ночью вышли мокрые и усталые к своей деревне. Так мы с Толиком впервые пересекли огромный лесной массив с востока на запад, в котором жила семья авдошек. Массив, который мы назвали "горнецким треугольником”.

ОДИН год в Селищинской школе не было седьмого класса, и я год проучился в Малой Вишере в школе № 1. Жили мы рядом со школой, на улице Новгородской, в старом деревянном доме № 32 (сейчас на этом месте стоит двухквартирный типичный дом из кирпича, с внутренними лоджиями). В общежитии познакомился с одноклассником Павлом Никифоровым, который был родом из Папоротна.

Как-то он мне поведал, что его отец видел "снежного человека”. В середине зимы я напросился к нему в гости в деревню, чтобы поговорить с его отцом, лесником Ермошей, как его все звали.

В 1963 году эта деревня тоже была глухоманью. Это сейчас через Папоротно идут день и ночь машины в четырех направлениях. А тогда мы от города до их деревни шли через лес пешком 20 километров. От Малой Вишеры до Новгорода не было хорошей дороги, что уж говорить о других "трассах” района — везде было бездорожье.

Увидев его отца впервые, я подумал, что он такой недоступный и угрюмый, что я вряд ли что у него узнаю. Кроме того, что он был лесником, он был также охотником и рыбаком. Места там были лесные и озерные. Мы вечером после бани с Павлом привязались к нему с просьбой — рассказать о его встрече с авдошками.

—Ты что, авдошку видел?—спросил у меня лесник.

—Да, видел, целую семью: двух взрослых и двух детей, за Поддубьем на болоте, на острове Терехун.

—Тогда понятно, один раз увидишь — на всю жизнь запомнишь. Первый раз я его видел года четыре назад в устье Вишеры. Шел со стороны Красной Вишерки и должен был подойти к устью, а там неподалеку от речки была старица, заросшая травой. Я тихо иду между ею и рекой, а ветер дул со стороны, где лужа эта была. Я остановился, потому что услышал плеск воды. Стал потихоньку подходить, меня заинтересовало, кто же там булькает в воде. Смотрю — двое волосатых авдошек "смучивают” воду в старице. На берегу стоит один маленький и рыбину в руках держит, а на земле сидит совсем желтенький ребенок. Я невзначай кашлянул и вспугнул их. Они быстро выскочили из старицы. Самка подхватила желторотика, и они побежали вверх по реке,—закончил свой рассказ лесник.

Потом свернул из газеты толстую цигарку из махры, закурил, окутав нас синим дымом, и продолжил:

—Второй раз мы видели его с Пашкой у болота, когда за полевиками ходили, снега уже не было. Тогда тоже его вспугнули, он корни в земле копал. Это было в той стороне, где раньше узкоколейка шла на станцию Гряды. Пашка тогда совсем маленький был.

—Ну да, маленький, мне уже 10 лет было. Ты с ружья мне уже стрелять давал,—перебил отца Павел.

—Да разве от тебя отстанешь, смола ты липучая,—сердито сказал Ермоша, глядя строго на Павла.

Павел опустил глаза. Мы все молчали. Нарушил тишину старший сын Сашка:

—Его, авдошку, видела даже наша мама. Она в бане мылась, а он в окно глядел, потом она подошла к окну и видела, как он махнул через кусты одним прыжком. Что ему нужно было у бани делать?

—Как чего? Наверное, помыться хотел,—смеясь, предположил Павел.

—Ха-ха-ха,—дурашливо засмеялся Сашка, раскрыв рот до ушей.

Ермоша стукнул ему по плечу, и Сашка, обидевшись, ушел в спальню. На этом наши разговоры об авдошках кончились. Я был рад, что нашел еще себе союзников в этом деле. Но одной поездкой в Папоротно не закончились мои встречи с этой семьей.

Как-то мы с Павлом убежали из школы к нему в деревню на два дня, весной, когда сошел снег, не дождавшись первомайских праздников. Мы с ним ходили на озера, смотрели лебедей.

Но сбежали мы тогда не только ради того, чтобы увидеть лебедей, не только ради рыбалки, на которую мы ходили, и прочих весенних прелестей.

Мне Пашка Никифоров поведал по секрету, что его отец Ермоша видел в озере, которое находится рядом с деревней, "водяного”. Расспрашивать у самого отца мне Павел не советовал, а рассказал сам эту историю о том, как отец видел нечисть.

—Один раз летом батя мой шел вечером в сумерках по берегу озера и видит, что волосатый "нечистик” сидит на берегу у воды за кустами, а ноги в воде держит. Услышал шаги "водяной” и нырнул в озеро. Ну, ты же понимаешь, Олег, батя лесником работает, никого не боится, даже авдошку, а тут "водяной” да еще рядом с деревней живет. Его батя несколько раз видел в озере.

—А когда это было, Пашка? — спрашиваю у него.

—Прошлым летом, — таинственно произнес Павел.

—Да, ну и загадочки ты мне поведал, дружок. Мы еще с авдошками не можем разобраться и объяснить, а тут "водяной”,—озабоченно сказал я Павлу.

—Вот и надо бы это лето понаблюдать за озером,—ответил друг.

—Тебе проще, ты здесь живешь, тебе и наблюдать нужно,—посоветовал я ему.

—Конечно, понаблюдаю. Я думал, что лед растаял, а он еще стоит, закраины в озере только чистые, — с сожалением сказал Павел.

—Ладно, летом я к тебе приеду, мы с тобой еще посмотрим, что это за "водяной” у вас объявился,—пообещал я товарищу.

Летом, где-то в конце июня, я пришел к нему в гости. Мы две ночи просидели около озера, но никого не видели, и я вернулся домой.

Позднее, встретившись со мной в Малой Вишере, Павел рассказал мне такую историю:

—Много ночей я провел за лето на озере, караулил "водяного”. Кругом озеро обходил не один раз за ночь. Бросил это занятие. И вот в начале августа сидел я с удочкой в кустах и ловил рыбу. Были уже сумерки, но так было хорошо на озере, что я и уходить не хотел. Сидел тихо и смотрел на чистую гладь воды. И вдруг услышал, что со стороны леса, а я был на другой стороне озера от деревни, к воде подходило страшное существо.

В десяти метрах от меня двуногое существо полезло в воду и стало тихо купаться в озере. Находилось в воде около 15 минут. Выйдя из воды, существо отряхнуло со шкуры воду, и я понял, что это авдошка. Его-то мой батя и принял за "водяного”.

Приняла авдошку за "водяного” и одна девушка из Вологодской, области. Я встретил их в поезде, когда они ехали в поселок из Вологды. Они ездили к врачу. Вот что поведала мне мать этой девушки, Елены:

—Лена занималась плаваньем, хотела чемпионкой стать. А в поселке на реке Сухоне летом много плавала, особенно по утрам. Плавала вдоль берега часто, а у берега над водой кусты растут.

Однажды плыла она с опущенной в воду головой, а потом ее подняла и увидела около себя в трех метрах "водяного”. Он тоже вдоль берега плавал, погружаясь в воду. Вот Леночка моя увидела "водяного” и заболела, повредилась умом дочка. Вот по врачам вожу, — заключила рассказ моя попутчица.

Передо мной сидела красивая девушка с безразличным взглядом. Я тогда не мог записать подробности рассказа, многое забылось. Может быть, этой женщине случайно попадется на глаза эта книга, и она вспомнит этот разговор. В этом случае тоже "водяного” спутали с авдошкой.

Но вернемся снова в Папоротно. Как потом мы с Павлом Никифоровым узнали от "профессора”, авдошка в озере лечился. Он, как и человек, мог простудиться, и у него поднялась температура, а чтобы ее сбить — он и залез в холодную воду.

Потом уже, много позже, другой самец-авдошка умер от простуды. Александр Петрович, наблюдая за ним, определил, что он болел пневмонией и таким способом лечился до самой гибели. Он умер в воде, продолжая свои "процедуры”.

Они, авдошки, в основном умирают от простуды, а трупы их так и остаются в воде рек или озер. Поэтому так трудно обнаружить где-либо скелет авдошки. Сейчас уже врачи и народные целители, вроде Порфирия Корнеевича Иванова, признают лечение простудных заболеваний холодной водой, но авдошки лечились таким способом раньше людей. У них не было выбора — они не были избалованы теплом, как мы.

Самка из этой семьи тоже умерла от простуды на реке Вымь. И тело ее находится на дне северной реки. А самец умер раньше и нашел себе могилу в реке Вишерке в "горнецком треугольнике”. Об этом мне тоже поведал "профессор”, которому можно верить: он долго наблюдал за авдошками.

Естественно, оппоненты существования "снежного человека” требуют предоставить для доказательства хотя бы останки авдошки, но ведь

"профессор” не назвал мне даже место их гибели. Он назвал только реки: Вишерка и Вымь. К тому же этот вид авдошки очень редок, а на территории распавшегося Советского Союза находится всего около 20 семей, основная их часть проживает в Сибири. Почему же здесь, в Новгородской области, многие видели авдошку? Да потому, что здесь и людей проживает больше. Но сколь еще живучи в народном творчестве черти, водяные, лешие. Эти образы восходят скорее всего к увиденным когда-то авдошкам или "снежному человеку”. Нет явления — нет и его проявления.

ПОСЛЕ встречи с авдошкой в Поповом углу я болел, но за зиму поправился, а на летний сезон следующего года снова направился в "горнецкий угол”. Я разыскивал Александра Петровича Комлева, который должен был находиться в этом лесу.

Однажды я пошел опять за горнецкую дорогу на реку Хубку, где когда-то наблюдал с Толиком за медведем. Здесь я случайно наткнулся на свежие следы авдошек. Следы вели вдоль речки Хубки к маленькой деревушке Задорье. Я уже вполне отработал "кошачий ход”, как учились мы бесшумно передвигаться с моим другом.

Следы привели меня в глухое место. Здесь на речке около омута, закрытого шапками деревьев, я и заметил авдошек. Они ловили рыбу. От омута отходила в сторону большая заводь, которая от русла была отгорожена плотиной из травы и корней. Тут вся семья в глуши леса и ловила рыбу. Двое взрослых и старший их сын взбалтывали стоячую воду, а дочка стояла на берегу и глядела.

Я в такой близости их всех сразу видел впервые. Они так были заняты делом, что мало обращали на меня внимания. Я к ним приблизился на 10 метров — ближе подходить боялся. По-видимому, они были неплохими рыбаками и занимались этим делом часто. Пойманную рыбу не сразу съедали, а бросали на берег, предварительно сжав ей голову. Наловив рыбы, они сели в кружок и стали ее есть. Я отчетливо слышал, как у них рыба хрустела на зубах. Я не знал, в какую сторону, они сейчас пойдут, поэтому я встал осторожно из укрытия и тихо пошел назад. I

На моем пути стоял Александр Петрович и весело глядел на меня.

—Ну что, выследил авдошек? Я думаю, здесь ты насмотрелся вволю.

—Да, впервые вижу всю семью в сборе. И с такого близкого расстояния разглядеть мне их пришлось тоже впервые.

—А все же какие цели ты преследуешь в своем увлечении?—задал вопросик "профессор”.

—Какую цель, говорите? Да цель получше узнать этих существ — авдошек.

—Значит, природу любишь?

—Люблю,—я оглянулся назад, где были авдошки, но там было уже тихо, они наелись и ушли в лес, услышав наши голоса.

—А еще что интересного знаешь про свой край?

—Много чего интересного есть. Лазал мальчишкой в гнездо беркута, птенцов хотел посмотреть, да он чуть не убил меня. С гнезда вытащил, и я на землю летел, хорошо сучья не дали в плюшку разбиться, — рассказывал я ему о своих приключениях.

—Многие виды животных и птиц пропадают. Беркута охотники на чучела перебьют, беднеет природа,— с сожалением говорил "профессор”.

—Много еще у нас чего неизведанного, неопознанного, неизученного,—возразил я ему.

—Много, очень много, не только ведь на новгородской земле, а во всем мире. Жизни одной не хватит, чтобы одно явление изучить досконально. Вот ты ходишь за авдошками, а ради чего?—задал он мне вторично тот же вопрос. —Ради интереса.

—Но ведь интерес может и пропасть, тогда что?

—Не знаю,—я стоял и молчал, не зная, что ответить.

—Вот видишь, не знаешь. Нужно иметь цель — ради чего ты занимаешься этим делом, а не другим. Если ради открытия, тогда другое дело. Честь тебе и хвала. А может, ты хочешь убить авдошку, а скелет его продать или поставить у себя в шкафу, тогда позор тебе и презренье. Ради открытия многие пошли на гильотину, горели на кострах в средневековье, сидели в тюрьмах и сумасшедших домах. Гнили в бараках Беломорстроя и умирали, надрываясь на лесосеках Архангельской области...

—И вы один из них?—перебил я "профессора”.

—Научитесь, молодой человек, не перебивать, когда с вами говорит

старшие. Научитесь держать язык за зубами, даже если вас будут жечь каленым железом. Поняли?—сердито сказал Александр Петрович.

Я молча смотрел на "профессора” и понял по его глазам, что он не хочет больше говорить со мной.

—До свидания, Александр Петрович, я пойду домой.

—До свидания, Олег.

Я пришел домой. Настроение было плохое. Зачем я обидел человека? Ведь я так долго искал его, а теперь он и разговаривать со мной не будет.

Теперь я был уверен точно, что он непростой человек. Но друг он был для меня или враг — в этом я пока сомневался. Что он сидел где-нибудь на Соловках, это точно. Но если сидел, то за что? У меня прадед по материнской линии тоже сидел как "враг народа” и был расстрелян. Но мама его вспоминала только с хорошей стороны. С такими вот думами я засыпал в ту ночь.

МНЕ БЫЛО уже 17 лет и я ходил на работу в колхоз, куда был записан. Нам за работу платили деньги, в пределах 20 — 30 рублей в месяц, а то и меньше. Зато все деревенские парни знали, что это только до службы в армии, а потом все обосновывались в городах.

Уже в июне я возобновил поиски авдошек и "профессора”. Мой друг Толик постепенно забрасывал это увлечение, и мне теперь зачастую приходилось блуждать по лесу одному.

Снова ходил несколько раз в "горнецкий треугольник”, но ни авдошек, ни "профессора” там не было. Сходил за горнецкую дорогу к речке Хубке, где я наблюдал за ними, когда они ловили рыбу в заводи. На обратном пути к дому на горнецкой дороге я обнаружил следы авдошек и "профессора”. Они уходили на северо-восток к железной дороге.

Я вернулся домой и начал собираться в дорогу. Спорил с бабушкой Настей. Родителям сказал, что ухожу на два дня на рыбалку, но они уже понимали, на какую "рыбалку” я ухожу так часто. С большим трудом, но мне все же удалось домашних уговорить по-мирному, чтобы они отпустили меня в лес.

В мешок собрал продуктов на двое суток. Взял компас и старую карту района, принесенную мамой давно из города. Утром рано я уже шагал в сторону горнецкой дороги, где я видел следы.

Найдя их снова, я стал внимательно разглядывать и медленно продвигаться вперед. Они привели меня на болото, которое находилось неподалеку от Красненки. Я уже не боялся встречи с авдошкой, так как теперь я мог его напугать выстрелом вверх из обреза. Еще я его носил для самообороны, я ведь не был просто туристом, который ходит по намеченному заранее маршруту.

Путаясь и возвращаясь назад, я к вечеру вышел на речку Лановщинку, грунтовую дорогу, а затем и на железку. Ее авдошки перешли, очевидно, ночью неподалёку от Черной речки. В лесу авдошки долго ждали темноты и отлеживались в густом кустарнике, окруженном молодым ельником. Я перешел железную дорогу и в трехстах метрах от нее остановился на ночевку

Сделав шалаш из веток, натаскал травы для "подушки”. Костра не стал разводить. Поел хлеба с вареными яйцами и запил холодным чаем. Голову обвязал старым платком, чтобы меньше кусали комары, и заснул, предварительно засунув обрез под мешок—"подушку”.

Утром, проснувшись и поев деревенской снеди, я снова распутывал на тропе следы авдошек. За их следами на влажной почве можно было заметить следы резиновых сапог и "профессора”. Следы авдошек можно было определить и на сухом месте. То по примятой траве, то по сбитому мху. Впервые я здесь увидел на высоте в два с половиной метра сломанные ветки деревьев. Очевидно, самец-авдошка, идущий впереди всех, как и любой высокий человек, машинально заламывал сучки, которые мешали ему при ходьбе.

Кроме того, они срывали некоторые растения на ходу и ели их. Часто можно было видеть вытащенный с корнем борщевик со съеденными листьями и стеблем, а грубые дудки его валялись на тропе. Иногда даже на высоте двух метров с лишним можно было заметить голые ветки кленов, у которых молодые листья и побеги были съедены. Так же на их тропе я находил недоеденных лягушек и разоренные гнезда птиц, птенцы были съедены.

Посмотрев карту, я увидел, что их маршрут пролегает вдоль огромного болотного массива. Авдошки выбирали самые глухие места леса и шли, продираясь сквозь кустарник или сквозь заросли молодого ельника. На кормежку останавливались на краю болота. Здесь они набивали животы "дикими каллами”. Эти растения покрывали вплотную края болот.

Потом по следам "профессора” я определил, что он питался травкой.

Видно было, как он срывал здесь съедобные растения: щавель, сныть, огуречник и ел, очевидно, тоже на стоянке прямо сырыми. Неужели он питается только одной травой? Этот вопрос я задавал себе много раз. Да мы, дети деревни, тоже знали некоторые травы и тоже ели, но редко. Но как все время питаться травой? Позднее мне говорил он, что многие люди умирали от голода лишь только потому, что не знали съедобных трав.

На вторую ночевку я остановился неподалеку от Фальковского озера, перейдя речку Бургу. Так же сделал шалаш, как и в первую ночь. И не разводил костра, боясь отпугнуть еще дальше авдошек.

Утром снова устремился вдогонку. Места были красивые, незнакомые, загадочные. Я чувствовал себя в этих дебрях "робинзоном”. Но снова и снова заглядывая в карту, я понимал, что они, очевидно, уходят из наших мест — дальше на восток. Возможно, я больше не увижу их.

Тогда я решил идти быстрее и догнать их. Пересек небольшие речки Сохлую и Канню, еще несколько ручьев и речек, я вышел на реку Каширку. Следы шли вдоль нее по левой стороне. Здесь на истоке Каширки, около озера Шарьинского, я увидел шагающего впереди меня мужчину. И догнал его. Он удивленно посмотрел на меня:

—Олег, откуда ты здесь появился?

Конечно же, это был "профессор”.

—Я иду по вашим следам уже третий день. Неужели авдошки уходят из наших мест?—спросил я его.

—У них здесь, где истоки четырех рек: Каширки, Оскуи, Шарьи и Пчевжи, такое же любимое место обитания, как и у твоей деревни Поддубье. Но могут уйти и дальше, если увидят что-нибудь подозрительное. Они же, Олег, мои следы уже считают своими, знакомыми. Я думаю, и к твоим уже привыкают. Ты тоже ходишь много лет по их следам, а они все запоминают, это оседает у них в подсознании. Тебе кажется, только ты за ними наблюдаешь, а они люди, хоть и дикие, но тоже за тобой следят. И если на протяжении длительного времени ты ничего плохого для них не делаешь, то они привыкают к твоим следам, запахам, а потом уже и не боятся тебя,—объяснял мне "профессор”.

Мы, уже вдвоем, полдня шли за авдошками следом. Потом они ушли на край болота.

—Вот посмотрю в течение нескольких дней за ними. Если понравится им это место, то они на лето останутся здесь, а зимовать уйдут опять к Поддубью. У них тут нет зимнего логова, хотя места здесь глухие,—рассказывал мне Александр Петрович.

—Посмотреть бы мне их еще, да и ушел бы я домой обратно. Родители беспокоятся.

—Давай подойдем ближе к болоту,—предложил он мне, и мы пошли.

—Стой, Олег. Дальше не пойдем. Забирайся на эту елку и с нее посмотришь на них.

Я полез на дерево. С него я долго глядел на авдошек. Расстояние до болота было небольшое, всего где-то триста метров. Они опять питались своим "хлебом” — дикими болотными каллами. Наглядевшись, я спустился с дерева и подошел к Александру Петровичу.

—Гляжу на них, гляжу, а все насмотреться не могу.

—Значит, крепко засели авдошки тебе в душу. Может, на всю жизнь, как и мне, или нет?

—Скорее всего, да, Александр Петрович. Как долго не вижу их, скучаю,—ответил ему убежденно.

—Верю, верю, мой молодой друг. А сейчас иди домой, а то родители тебя ждут давно. Будет время свободное — еще придешь сюда,—сказал на прощание "профессор”.

Мы с ним расстались, как старые друзья, и пошел я обратно по своему маршруту к дому. Еда у меня кончилась, и я, как "профессор”, двое суток еще питался растениями, то есть травкой. Дома был скандал. Но я знал, что он скоро кончится: я же пришел домой.