АВДОШКИ, прожив лето в устье Каширки, снова вернулись через железную дорогу в "горнецкий треугольник”, на зимовку. Александр Петрович уехал на зиму в неизвестном направлении. Он каждую зиму покидал авдошек и работал в разных городках на стройках, а ранней весной снова был при них.

Меня давно не покидала мысль сходить к ним в зимнее время и посмотреть, как же они живут в эту пору? В январе 1966 года я несколько раз делал лыжные походы вокруг "горнецкого треугольника”, но выхода из него не было. Вот тогда-то я и решил на лыжах пройти вдоль Лушина болота, от подмошской дороги до деревни Горнецкое.

В один из ясных дней января я направился по дороге на Подмошье. От Липухи пошел на лыжах вдоль длинного болотного массива. Я медленно пробирался по намеченному маршруту, часто заходя на края леса. Пытался даже продвигаться лесом, но там было много кустарника и снега, и снова уходил на чистую гладь.

Уже через несколько минут до меня дошло, что если я пойду вдоль болота, а не по краю леса, то просто могу авдошек пропустить. Я давно предполагал, что они кормиться будут на краю леса в незамерзающих болотных топях, которых много в том месте. Но, изменив маршрут, я надолго задерживался в сплошном ивовом кустарнике, а скорость передвижения подходила к минимальной.

Пока шел на лыжах вдоль леса, много видел следов зайцев, лисы, лосей. Уже под вечер увидел следы волчьей стаи, чем был весьма озабочен, так как предполагал ночевать в лесу, тем более, впервые.

Еще до отправления в лес, дома я заранее спланировал, как мне сделать зимний шалаш. Я остановился в ельнике, когда начало смеркаться. Зимний день короток. Сначала сделал каркас шалаша из коротких жердин в свой роет. Потом его в несколько слоев обложил еловыми лапками. Так же на землю в шалаше накидал много мелких веток. Ну а потом, где ногами, а где и пригоршнями накидал много снега на еловый шалаш. Получилось вроде неплохо, я залез внутрь и закрыл вход тоже еловыми лапками. Достал обрез и положил его под голову, так как волки ходили неподалеку. У меня была длинная толстая свечка. Я зажег ее, стало веселей на душе со светом. Поужинал и стал укладываться спать.

Сначала было тепло, пока тело было еще разогрето работой. Даже при таком минимуме удобств можно было нормально провести ночь. Но мне все равно не спалось. Где-то далеко выли волки, да и первая ночевка в зимнем лесу не располагала ко сну. Так всю ночь и дремал с урывками, просыпаясь от холода и страха. Такой длинной показалась январская ночь, а выходить из хвойно-снежного шалаша не хотелось. В нем еще держалось тепло.

Утром рассвет еле-еле вползал в заснеженный лес. Поел хлеба с салом, запил чаем и вышел в путь. Снова в настоящую преграду превращались заросли кустарника и упавшие деревья. Лишь иногда приходилось идти по сосновому лесу, а лыжи пружинили от засыпанного снегом багульника и кустиков голубики.

Наконец, я въехал на своих широких лыжах в болотную впадину, которая врезалась в сосновый лес на триста метров. Здесь еще с прошлых лет я помнил топи и болотные окна — лиманы. Они даже зимой не промерзают. На другой стороне впадины я заметил на снегу темное пятно. Подъехав ближе, я увидел торфяную яму среди серого истоптанного снега. В ней валялся весь вымазанный в торфе мертвый волк. Кругом снег был измят всевозможными следами. Что же здесь происходило ночью...

Стая волков, еще с вечера окружив молодого лося, загнала его в глубокий снег и на незамерзающую болотную почву, Когда лось устал обороняться от волков в снежном месиве, они его свалили. Вожак перерезал острыми, как нож, клыками горло. Когда вся стая набросилась на свежее мясо, то из леса на них

бросился самец-авдошка и убил одного из волков. Остальные в ужасе разбежались. Тогда авдошка вытащил своими клешнями-ладонями убитого лося и утащил за ноги в лес.

Я прошел по этому волоку несколько десятков метров. Потом, испугавшись того, что застану сейчас всю семью авдошки за пиршеством, отказался от этой затеи. Развернувшись, поехал я обратно по болоту домой, думая про себя, что авдошки зимой не умрут с голоду.

В этом же году я снова ездил к ним на край болота. Самих авдошек не видел, а вот место, где они кормились болотными корнями, видел. Такие места из сплошной растительности на стыках болота и леса замерзают редко, а то и совсем не замерзают. Здесь-то и добывают себе еду авдошки. Однажды случайно заметил сломанные ветки клена и молодой осины — авдошки обгрызали кору осиновых сучьев. А молодые верхушки кленов, лип и даже ивы съедали полностью. К тому же они ели, правда, немного даже хвою с небольших елочек. Наблюдая в эту зиму за их образом жизни, я увидел даже съеденный авдошками мох-сфагнум.

Теперь я убежден, что они всеядны, такими их создала природа. Поэтому они от голода не умирают, проживая в сибирских лесах и даже в тундре. Так что авдошкам не страшны холод и голод — для них гораздо опаснее цивилизация и многолюдие.

ПОСЛЕ январской ночевки зимой на болоте мы с другом Толиком отметили мое восемнадцатилетие крепкой выпивкой и небольшой дракой.

Весной я должен был идти на воинскую службу. Предварительные медицинские комиссии были пройдены. Как-то в марте меня снова вызвали на медкомиссию, последнюю. На приеме у невропатолога я по неосторожности сказал, что видел "снежного человека”. А как это получилось, точно помню. Они обсуждали прочитанную заметку в газете об увиденном кем-то "снежном человеке”, а я, забыв о словах "профессора”, что нужно держать язык за зубами, проговорился, что тоже видел его в наших местах. Тогда редкие публикации о нем вызывали большой интерес. А тут вдруг простой, диковатый парень-колхозник говорит, что его видел.

Меня направили в Новгород в нервное отделение на обследование. Здание лечебницы находилось около реки Волхов в Колмове, где сейчас находится областная больница. Пролежав там около месяца, я вернулся в деревню — на службу не взяли. Сначала был сильно расстроен. Но у меня было много работы, так что временами сильно уставал и о чем-то постороннем не приходилось думать.

А вот в семье складывалась тяжелая ситуация. Школы в деревнях закрывались, так как мало было детей. Маме учить в школе было некого, и она уехала в Малую Вишеру и устроилась на работу в детский садик воспитательницей. Отец уехал на целину в Казахстан, чтобы получить паспорт. Я остался один за "хозяина” со своей бабушкой Настей.

В колхозе уже работал на самых тяжелых работах, к тому же нужно было вести подсобное личное хозяйство. Так что теперь и в лес ходил мало. В начале июня встретил Александра Петровича около деревни, в поле. Встретились с ним, как друзья. Тут я ему и поведал о своих делах. Он, положив мне руку на плечо, стал советовать мне, как жить.

—На службу не взяли — не беда, без тебя обойдутся, не война,—сказал коротко, но убедительно Александр Петрович.—Это уже не твои проблемы.

—Родители уехали в город, а я теперь здесь горбачусь и на колхоз, и на свое хозяйство,—высказывал я ему свои недовольства.

—Что ни делается, все к лучшему. Отец с матерью тебя в колхозе не оставят. Придется подождать, а потом и в город переедешь,—убежденно говорил "профессор”, и я чувствовал, как мои негативные эмоции куда-то исчезают и мне становится легче.

Несомненно, он был хорошим психологом.

—Какие еще проблемы?

—Где авдошки?

—Ушли на восток. За ними ухожу и я следом,—поведал он мне неприятную весть.

—Так они насовсем уходят или нет? — спросил я.

—Пока не знаю. Если ты мне говорил правду, что жить уже без них не можешь, то найдешь нас. Только надо приложить усилия. А я тебе пошлю весточку на деревню к бабушке твоей,—улыбаясь, сказал он.

Потом, действительно, переслали письмо мне, когда я уже жил в городе, с деревенским адресом.

Мы с ним попрощались.

—Я все равно найду вас,—кричал ему вдогонку.

Он пошел вдоль речки к мосту, по направлению к Селищам. Прав оказался "профессор”: недолго мне пришлось работать в колхозе. Родители вскоре купили дом в Малой Вишере, и я переехал в город.

Мой двоюродный брат Иван Иванов устроил меня на работу в паровозное депо такелажником. Вот где пригодились моя природная сила и выносливость. Сколько же я перетаскал за год деталей от паровоза из одного цеха в другой. А ведь многие детали были больше ста килограммов.

Потом уже выучился на токаря, но с моим ростом неудобно было стоять согнувшись весь день у маленького станка. Подменяя несколько раз сверловщиков в своем же цехе, я вскоре освоил и эту профессию.

Работал, а в мыслях своих был далеко — бродил по лесам и болотам "горнецкого треугольника”, а то продирался через кустарник вдоль речки Каширки, преследуя неуловимых авдошек маловишерского леса.

В 1969 году зимой я получил письмо от "профессора”, без обратного адреса. В нем описывал он, что за эти годы прошел не одну тысячу километров по Вологодской, Архангельской областям и Коми. К тому же впервые описал он главный миграционный путь авдошек с запада на восток. Он начинается от речки Каширки до реки Мезени, где они

тоже неоднократно зимовали. А вот где он сам зимовал, об этом не обмолвился ни словом, а еще советовал мне не хранить его письма, а уничтожать.

Он не хотел рисковать. Но этими письмами из своих лесных "командировок” он подтверждал, что он жив и здоров и что не собирается расторгать нашу дружбу. Хотя письма его были крайне редкими, как например в этот раз, за три года — одно письмо. А я уже все заранее обдумывал и готовился к поездке к нему на реку Мезень.

Я УЖЕ много лет знал легенду о красавице Насте. Гуляя как-то по лесу, я вновь вспомнил ее, и закралось сомнение: а вдруг это было в действительности.

Захоронена Настя была в "горнецком треугольнике” по правую сторону горнецкой дороги. Во время отпуска я хотел прочесать лес от петли речки до Горбатой и вглубь леса на два километра.

На другой же день я встал рано утром, приехал в Селищи, спрятал велосипед в кустах и начал осматривать камни. До самого вечера обходил я участок леса, заглядывая под каждый куст и осматривая камни. Очень мешала трава. Поиск был бесплодным, и я уехал домой. Когда засылал, перед глазами стояли одни камни.

На следующий день опять встал рано и уехал в Селищи. Теперь я прочесывал второй квадратный километр вдоль горнецкой дороги. Продираясь сквозь ивовые кусты, шлепая в болотных мочажинах, я снова искал камни, я даже ощущал их ногами, но все равно и этот день прошел безрезультатно.

Таким же был и третий день, и четвертый. Временами меня посещала мысль, что затея моя пустая. На пятый день поиска я уже не спешил так, как в предыдущие дни. Я поехал туда, поставив себе единственное условие — это последняя попытка найти Настин камень. В этот день я ходил устало, а на камни глядел уже равнодушно.

Выбираясь из цепкого кустарника, Я увидел маленький сухой островок, поросший небольшим еловым лесом. Я пошел туда отдохнуть. На бугре росло много черничных кустов. Валялось старое гнилое дерево, я сел на него и огляделся по сторонам. Но ничего приметного я так и не увидел.

Посидев, собрался и пошел по черничнику, срывая еще незрелые ягоды. И тут вдруг моя нога ступила на плоский камень, заросший травой и ягодными кустиками. Начал разгребать траву. Расчистив, на каменной плите я не увидел надписи. Но камень был так похож на могильный, что я, набравшись сил, взял и перевернул его.

Каково же было мое удивление, когда на обратной стороне камня я увидел надпись: "Настя, дочь кузнеца Антипа, с мужем своим”. Буквы аккуратно были выбиты кузнецом на камне. Я стоял, пораженный находкой. Это же была легенда, воплотившаяся в реальность. Значит, кузнец приходил на могилу, просто не хотел он, чтобы люди видели эту могилу.

Меня интересовало, захоронен ли в могиле "снежный человек” — авдошка вместе с Настей. Разыскал "профессора”, объяснил ему, что нашел могилу Насти в лесу. Легенду эту он слышал уже от меня. Александр Петрович сразу же загорелся идеей. Я съездил домой и привез лопату, топор и два больших мешка.

Сначала начали срубать кусты на могиле Насти. Здесь же росла ель толщиною сантиметров пятнадцать в диаметре. Срубив ее, начали вытаскивать корни. Камень-плиту оттащили на метр от могилы. Через час мы очистили место, сняв гумусный слой. Дальше была одна красная глина.

Я забрался в яму и начал ее копать, как копают могилы — два с половиной метра в длину и полтора в ширину. Земля была твердой и вязкой, но я все равно копал. Меня потом сменил "профессор”, который не хотел доверять такое важное дело мне. Я выполнял черновую работу.

Вскоре он очистил от глины останки красавицы Насти. Это был полуистлевший скелет с черными комками земли. Потом начал копать в том месте, где должен был лежать труп авдошки. Очистив останки от земли, я смотрел с любопытством и страхом на позеленевший протянувшийся на два с половиной метра скелет. Шерсть завалилась внутрь скелета, обнажив огромную грудную клетку великана с позеленевшими от времени костями. Череп был голый, внизу у самого дна ямы было что-то черное, напоминающее шерсть. Без всякого сомнения было ясно, что здесь лежит мертвый авдошка. В яме стоял такой жуткий смрад, что от запаха тошнило.

Неподалеку от нас, очевидно, почуяв что-то неладное, наши авдошки выкрикнули из глубины леса знак опасности:

—Гу-а, гу-а, гу-а!

У меня побежали мурашки по коже. Потом "профессор” сложил останки авдошки в мешок, принесенный мною. Во второй мешок сложили кости Насти.

"Профессор” унес мешок авдошки в лес, а мне сказал, чтобы я перезахоронил останки Насти на кладбище у горнецкой дороги. Я так и сделал. Только креста не поставил.

Я думаю, что Александр Петрович специально меня отправил предавать останки земле, чтобы я не знал, куда он спрячет скелет авдошки. Так оно и оказалось, я до сих пор не могу его найти, хотя и предполагаю, что он в "горнецком треугольнике”,

УЧАСТОК леса с таким названием находится между Поддубьем, Селищами и Горнецким. Одна линия треугольника Селищи — Поддубье, где проходит новая дорога, место оживленное. А вот другие — старые, уже зарастающие и непроезжие.

Сразу же за деревней Селищи находится рядом маленькое болотце, по краю его проходит дорога. Раньше здесь было самое плохое место на дороге — водянистое, непроезжее. Называют его Водилы. То ли от слова "вода” название образовалось, то ли по той причине, что всякие удивительные истории здесь происходили.

Вот что рассказывал мой одноклассник Александр Иванов, живший раньше в Селищах. Деревня Поддубье 9 июля отмечает престольный праздник —Тихвинской иконы божьей матери. Народ собирался обычно со всех окрестных деревень. Так вот о чем поведал мне Сашка.

—Шел я к вам на гулянье один, дружки мои ушли вперед, а я опоздал. Подхожу к Водилам, на левой стороне разбитой дороги у елового леска сидит на пне девушка в белом платье. Я подумал, что девушка из города и ждет кого-то. Но она спросила меня: "Куда идешь, парень?”. Я ответил, что на праздник в Поддубье. Тогда она предложила мне идти вместе. Я согласился, думая удивить своих парней такой красавицей.

Мы с ней идем вместе, а она все щебечет у меня под ухом, так сладко, что я и забыл, куда иду.

Перешли через речку, я совсем отключился, иду за ней по лесу, а она все щебечет и щебечет. Что говорит, о чем — не понимаю. А потом в лесу вдруг исчезла куда-то. Я кричал ее — бесполезно.

Ходил-ходил по лесу и к нашему кладбищу вышел, которое у горнецкой дороги.

Около этого места, как оказалось, не один Сашка попал на худой след. Жил у нас дачник в деревне из Ленинграда, часто ходил пешком. Он мне много всяких историй рассказывал, а потом сам на этой дороге пропал. Куда — никто не знает.

С тех пор, как я перезахоронил на кладбище останки Насти, она перестала "водить” по лесам людей.

Для меня остается загадкой, почему же авдошки облюбовали именно "горнецкий треугольник”. В других местах района есть и поглуше леса, например, на истоке речки Каширки, за деревней Пелюшня. Там много дремучих мест.

Кроме могилы авдошки и Насти я в этом лесу видел рисунок "снежного человека” на камне. Он был искусно выбит старым мастером, даже шерсть была изображена. Рисунок говорит о том, что авдошки жили здесь давно. Рисунок мог быть знаком предупреждения для славян где-нибудь рядом с заросшей тропой.

Неподалеку у брата моего, Михаила Иванова, был тоже найден интересный камень. На нем была выбита рыба.

В речке между деревнями Поддубье и Селищи находятся останки авдошки, но где, "профессор” так и унес с собой ответ.

Мой прадед Евфлентий Евплов работал лесничим. Был богатым мужиком, имел свой магазин. К нему приезжал охотиться на медведя сам царь Александр III со своей свитой. Однажды прадед сказал, что может показать царю авдошку — дикого человека, на что царь, говорят, ответил: "Не балуй, Евфлюха”.

Такой эпизод рассказал мне мой дядя, еще живя в деревне, Дмитрий Иванов, отличный охотник. Сыновья его, Михаил и Николай, тоже охотники. Многие годы бьют на токах глухарей в "горнецком треугольнике”. Братья мои не видели авдошку, может, потому, что в лесу в основном находились с ружьями. А вот отец их авдошку видел.

В этом же лесу видели страшную "старуху” маловишерцы старшего возраста, когда еще в молодости ездили сюда за ландышами. Лицо у старухи было такое страшное, что очевидцы, испугавшись, выбежали на дорогу и уехали в город.

Странно, что из тех, кто видел эту старуху, люди либо старшего возраста, либо молодежь. Люди безоружные. Старуха обличья не меняет. Как говорил "профессор”, это загадка уже XXI века, как она в одном и том же обличье живет несколько веков. Ну, а если кто и посмеется над этими "сказками”, хочу сказать: не дай бог встретиться этому человеку с ней, со старой бабушкой.

В этом же "горнецком треугольнике” у авдошки был повешен медведь на сосне.

Разговаривал как-то с Виктором Егоровым, отличным охотником, учеником Ивана Назарова (он его зять) про авдошек. Так он уверяет, что в "горнецком треугольнике” авдошек не видел, а вот летающие тарелки видел не один раз.

Здесь же проходила в давние времена битва русских воинов с литовцами. Многие предметы с той поры дошли до потомков, сохранившись в земле — шлем, обломки стрел, копий, мечей. Есть у меня предположение, что на этом участке леса было и место захоронения древних воинов-новгородцев. Но это уже другая тема.

ПОЗДНЕЙ осенью, пробыв три года в скитаниях по лесам и рекам Архангельской области и республики Коми, Александр Петрович приехал снова в Малую Вишеру. Он был похудевший и загорелый.

—Александр Петрович, как успехи? Я уж подумал, что вас околдовала там какая-нибудь северянка,— сказал я, здороваясь.

—Летом меня никто не сможет околдовать, кроме авдошек, а зимой — другое дело. Я свободен,—пошутил он.

—Расскажите, что видели?

—Целых три месяца я скитался по рекам: Пинеге, Вашке и Мезени. Пошел по Пинеге по левой стороне, никаких признаков пребывания авдошек я на этой стороне не видел. Ниже Карпогор, по течению я не пошел, так как раньше я там следов авдошек не обнаружил. Но когда я ходил там раньше, видел, выше поселка Сульца, заломанные ветки, остатки пищи и следы.

Переправившись на другую сторону реки, я пошел обратно. В Сульце в магазине купил на всякий случай от простуды бутылку водки и отправился снова вверх к истоку реки. Но пройдя около 15 километров, в одной мочажине заметил следы трех "болотников”. Пошел по ним, и они завели меня в болото. Здесь были кормежка и отдых.

Потом все дальше и дальше уходили от Пинеги, остановились на следующую стоянку опять на краю болота, уже рядом с рекой Башкой.

Забравшись на елку, я стал рассматривать новую семью авдошек. Определил по окрасу шерсти, что здесь самец и самка были довольно старые, так как у них было видно много седины. Вдоль хребта, на спине — белая полоса, она проходила по шее и голове.

Я был убежден, что эта пара "дикарей” старше наших лет на десять, а ребенка произвели довольно поздно. Они, "дикари”, долго не создают свои семьи, так как трудно им найти спутника жизни, а некоторые даже так и проживут в одиночку.

Но меня больше всего интересовало их волосатое дите. По первым признакам я определил, что у них сын, а для меня это было главным. Так по окрасу шерсти и по фигуре определил примерный возраст самца — ему можно было дать около 20 лет.

Выйдя на реку Вашку, ниже Венденки, семья направилась на север вниз по течению. Но пройдя снова около пятидесяти километров, авдошки переправились через Вашку на другой берег реки. И здесь уже, на правой стороне, в двух километрах от реки в болотном массиве остановились на длительную стоянку. Они отдыхали около 10 дней. А я тоже ловил рыбу и расслаблялся. Собирая съедобные травы, делал из них салаты.

Потом снова через леса и болота "дикари” шли против течения рек, пересекая одну за другой, пока не остановились у истоков Мезени и Выми. Вот тут они остановились надолго, очевидно, здесь было их зимнее логово.

Его нужно было искать либо в старом ветроповале, а может, где и в пещере, там есть старые увалы, откуда вытекает река Мезень. Я еще долго искал их зимнее логово, но не нашел. А ведь оно должно быть там, я это предполагал, судя по оставленным ими приметам еще в прежние годы,—на этом он остановил рассказ.

—Ну а как живут здесь наши авдошки?

—Самка, очевидно, тоже болеет,— сказал я "профессору”.

Я видел их следы у речки Хубки, где они рыбачили в заводи. По ним определил, что самка много раз забиралась в речку принимать процедуры в холодной воде. Очевидно, температурит, — сказал ему свое предположение.

—Плохо дело, Олег, если и эта самка умрет. Дочка их в нашей местности не найдет себе самца своего племени.

—Значит, нужно будет их уводить на восток, там я видел другую семью, а в ней, как говорил, есть молодой самец. Их нужно познакомить и свести в пару,—улыбаясь, глядя на меня, говорил Александр Петрович. —А это возможно?

—Да. Я что, даром ходил там?

—Вы даром не ходите,—заметил я "профессору”.

—Плохо, что зима скоро будет, перенесет ли ее больная самка. Я этого не знаю. Жаль, если пропадёт семья. Самец погиб — лежит в реке. Их сын ушел из стада и затерялся. Возможно, тоже погиб. Ведь он ушел в направлении к Псковской области, а туда они редко ходят,..—с сожалением выговорил "профессор”.

Но все же авдошки с трудом, но перенесли зимние холода. Самка болела, но она не имела права умирать, оставляя дочь на длительное одинокое существование. Уже летом самка повела свою дочь на восток, за ними ушел и Александр Петрович.

В МАЕ 1977 года я со своей женой должен был улететь самолетом на ее родину в Усть-Каменогорск. Отпуск был бы потрачен в гостях.

Я еще до этого с женой поспорил, билет свой сдал в Питере, а сам стал справляться в путешествие на реку Вымь, где молодая пара авдошек ждала ребенка.

Май стоял холодный. Я к концу месяца был уже на станции Микунь. Добравшись до реки, отправился своим знакомым маршрутом в места обитания авдошек.

По некоторым признакам можно было определить, что авдошки живут здесь. Дойдя до холма, где у них было жилище, я заметил следы, и это подтвердило мои предположения, что "дикари” где-нибудь неподалеку гуляют. Рядом их логова на другом бугре я нашел удобное место, где и заночевал. Костра не разводил, поел всухомятку и лег спать.

У нас еще с юности был закон: если пошел по следам авдошек, выбирай — или с костром, или с авдошками. Иначе запах костра унесет их на сотню километров от тебя.

Переночевав почти без сна на сухом месте, я пошел снова к реке Вымь, чтобы там сделать базу. Это мой ориентир, от которого буду ходить в разных направлениях.

На другой день я пошел к истоку реки, но следов не обнаружил. Далее от истока Выми пошел к верховью реки Мезень. Здесь между Мезенью и Вымью я увидел следы новой семьи "снежного человека”.

Я ходил очень осторожно, а когда услышал их гортанные звуки, остановился и начал искать дерево для того, чтобы, забравшись на него, понаблюдать за обстановкой.

Наконец, я нашел такое дерево — сосну с нижними сучьями и взобрался на нее. А вскоре я увидел самца и немного в стороне самку.

Я начал внимательно за ней наблюдать, так как знал, что у нее был ребенок.

Что же из себя представлял их сын. Он был сантиметров 50 — 60, не больше. Весь желтенький. Почти все время его мать поддерживала его рукой: то правой, то левой. Понаблюдав за ними около часа, я понял, что он, желторотик, мог стоять некоторое время сам, держась за шерсть на груди матери.

Еще я видел, как детеныш кормится материнским молоком. Иногда мать отнимала его от груди, и он сидел или стоял.

Он пробегал быстро около пяти метров, часто падая, но вставал и снова пытался бежать. В ходьбе я его пока не видел, очевидно, бег приносил ему больше удовольствия.

Еще я заметил, что ребенок "снежной девы” не капризничал, как дети человеческие в его возрасте. Очевидно, суровая жизнь в лесу выработала в нем аскетический характер.

Потом я долго наблюдал, как они уходили все дальше и дальше от меня, провожал, их взглядом, пока они не скрылись совсем.

Я снова вернулся на берег Выми. Времени у меня было много, но не хотелось проводить целый месяц тут в лесу, мешая молодой паре выращивать своего маленького авдошку.

В мои планы входило только увидеть семью "снежной девы” и ее ребенка. Я их увидел и был спокоен — родители вполне здоровы, ребенок тоже. В таком возрасте мне детей авдошек еще не удавалось видеть.

Вскоре я уехал домой.

ВЫЙДЯ на берег реки Вымь из болотечка, где я видел молодую пару, у речки встретил своего друга Александра Петровича.

—Нашел нас, Олег! Нашел, черт седой! — приговаривал Александр Петрович, обрадовавшись нашей встрече после разлуки.

—Пропал, бродяга, даже весточку не послал,—укорят я напарника. —Ну рассказывай, как вы добрались от Оскуя до Выми.

—Догнал я самок, старую больную и вот эту невесту, на реке Суде. Ночи были светлые, и они зачастую шли ночами. Железные, автомобильные дороги, Беломорканал, окрестности Череповца и Вологды проходили в ночное время суток, очень осторожно.

Обогнув большие города слева, пошли на реку Сухону в Вологодской области. А дальше по реке Сухоне тоже шли быстро по левому берегу, обходя населенные пункты стороной.

Иногда удалялись от реки на десять километров, а то снова выходили на ее берег. Отдыхали, кормились тоже здесь, либо у краев болот или в глухоманях у ручьев и мелких речушек.

Я такой быстрый ходок, и то еле поспевал за ними. Вот где мне пригодилась, как ты говоришь, "травяная кухня”: растения, корни, ягоды. Авдошки рядом на болоте кормятся, я тоже травку собираю.

К первому месяцу осени — сентябрю было пройдено уже две трети пути, и мы находились уже за Котласом. Шли холодные осенние дожди, а низкие серые тучи могли принести и снега.

Последний отрезок пути от Котласа до реки Выми мы уже продвигались медленно. Видно было, что самка-мать уже выдохлась на таком большом переходе. Она все чаще и чаще останавливалась для отдыха и ложилась на землю и подолгу лежала, потом ей трудно было подняться, чтобы идти дальше.

Когда мы вышли на левый берег Выми, самка-мать отошла от берега в густые заросли и там легла на землю. К ней подошла дочь и долго сидела рядом, очевидно, понимая, что скоро она останется одна в этом незнакомом лесу.

Старая самка отдыхала долго, почти целый день, лишь вечером больная поднялась и снова мы шли за ними по лесному берегу реки Выми.

Так медленно они шли в кромешной тьме почти до полуночи. Они ночью видели неплохо, а я шел, боясь их потерять.

Но вот самка-мать издала горловой звук-стон и легла на землю, рядом с ней расположилась дочь. А утром на рассвете я понял, что самка-мать дальше уже не пойдет. Я подошел к ним совсем близко. Они на меня не обращали внимания.

Днем больную самку начало трясти, как в лихорадке, и я понял, что у нее болезнь простудного характера. Она встала с большим трудом и пошла к реке, там она купалась около 15 минут. Затем вылезла и легла у самой воды. Потом снова ей стало плохо. Она опять залезла в воду, но все же вылезла у самой воды. На третий раз она вошла в воду, несколько раз показала голову из воды, а потом исчезла совсем.

Мы сидели на берегу с самкой-дочерью. Она горевала и не знала, что делать дальше. А я думал вот о чем: "Самец и самка умерли от одной болезни, а не может ли заболеть и молодая?”.

—Оставшись одна после смерти матери, сирота была в замешательстве, не знала, что делать, — продолжал мой друг "профессор”. —Она поглядывала на меня, но не убегала.

Очевидно, она просто испугалась одиночества. Видя это, я встал и сказал ей:

—Пошли дальше?

Она некоторое время смотрела на меня, замирая от страха, я повторил сказанную фразу, и она пошла за мной следом по берегу реки. Так мы шли вдвоем два дня, направляясь в верховья Выми.

На третий день утром после ночного отдыха, неподалеку от твоего шалаша, в десяти километрах, ниже по течению реки, когда я шел впереди, на меня набросился молодой самец "дикарей”.

Я успел отскочить в сторону за дерево и упасть. Но он успел мне своим ударом поранить правую руку, но это была несерьезная травма.

Видя, что самец набросился на меня, молодая самка бросилась на него со всей злостью, защищая меня. Когда они сцепились, было видно, как выдранная шерсть полетела.

Но потом они прекратили драку. Самец понял, что перед ним самка. Началось их первое знакомство с обнюхиванием друг друга.

Спустя некоторое время они уже дружелюбно ходили вместе. Потом они долго бегали друг за другом, как дети, и в конце концов убежали вместе в лес.

Я захотел остановиться на реке, не мешая их знакомству. Я радовался, что самка нашла, наконец, себе пару. У самца здесь же на болоте ходили родители, уже совсем седые.

Теперь я знал, что наша маловишерская авдошка-самка в надежных руках.

ПРОШЛО уже два года, как "профессор” ушел с семьей авдошек на восток. Куда ехать, я уже знал. Туда, где был раньше Александр Петрович — на реки: Пинегу, Вашку, Мезень и Вымь. Но это — огромный регион леса.

Однако искать-то все равно надо. Взяв отпуск и получив деньги, я купил кое-что из продуктов в дорогу. Хотя к походу я готовился заранее.

Уже 15 июня я ехал на север в Коми АССР. В поезде всю дорогу думал, привел ли на то место, где он был ранее, наших маловишерских авдошек.

Вышел с поезда я на станции Микунь и направился к реке Вымь. От станции через лес, на левый берег реки, а там уже на место, мой путь шел вверх против течения реки.

До чего трудно ходить по берегам северных рек, не то что у больших городов, где вдоль рек идут тропинки, намятые жителями с этих мест. А берега этих рек — другое дело, они не имеют тропинок. Река делала петли. И можно было полдня идти, продираясь сквозь заросли по берегу, и вернуться снова на то же место. Где по прямой линии всего каких-то двести — триста метров, но время-то потеряно.

Вот так и идешь, то опускаешься в болотные низины, то входишь в сосновые леса, где под ногами хрустят хвойные ветки и песок. А то идешь по такому же сосняку, но под ногами уже мох, багульник да кусты голубики. Здесь на реке Вымь встречаются и высокие бугры, поросшие лесом, и старые увалы древних разрушенных ледниками гор.

И вот в один из ясных дней я вышел на полянку, зачарованный красотой. Бросил на землю рюкзак и решил здесь отдохнуть несколько дней.

Небольшая сухая полянка была окружена елями, соснами и березами. Здесь много было камней, а посмотрев вдаль, я увидел и высокие холмы, и отроги. На этом месте я начал делать шалаш. Их столько было настроено мною, что я в свои походы не брал никаких палаток.

В шалаше я чувствовал себя спокойней, чем в палатке. Очевидно, с моим ростом трудно было привыкнуть к ней. И почему-то в палатке я чувствовал, что не свободен, было мало места. А ведь шалаши я делал даже зимой, засыпая их снегом.

Разложив вещи, хотел побыть здесь несколько дней. Были планы сходить в верховье Выми. Побродить изрядно в окрестных лесах. Здесь где-то неподалеку должен быть мой "профессор” с авдошками.